В дебрях Магриба. Из романа «Франсуа и Мальвази» - Анри Коломон

– Но мясо свиньи, жрущей дерьмо утробы и нечистоты, дает в них о себе знать. Презренные юбочники и подкаблучники!

– Да-а! – подтвердила Мальвазии, преисполненная женской гордости.

– Нет ведь, что бы скрывать под паранджой бесстыдный очаг своей страсти они раскрытым выставляют его себе на показ!

– Перед развратниками чего скрываться?

– Однако же я заметил что при моем приближении, вы спустили полог своей европейской паранджи. Не усердствуйте больно, в горах у нас женщинам разрешается открыть лицо.

– Спасибо за ненужные знания, но я ношу вуаль не как паранджу! Просто я спасаюсь от солнца!

– Наоборот загорай. Я смугленьких люблю, – с волнительной дрожью в голосе рыкнул утробным голосом Омар Мейяд и не желая получить что-то в том же духе напрашивавшееся в ответ, стегнул своего жеребца.

– Нахал! – только-то и послала ему вслед Мальвазии. Проводив взглядом, с пылом обернулась рассказывать Рите как она его отделала. А вокруг в небесной выси парили ягнятники, стервятники. Черные грифы и каменные куропатки садились наземь. К травостойным пейзажам с редко встречающимися деревьями, прогалинами солончаков, прибавились агавы-растения высотой в человеческий рост, с острыми похожими на мечи узкими листьями.

Ближе к горам участились отроги, и местность все чаще приобретала неровный взрыхленный вид, горы показали своим голым видом складчатые слои красной глины с базальтом. Иной раз сходившиеся со всех сторон отроги так обступали путь, что казалось пути дальше не будет, но, еле проглядывающаяся дорога выводила далее вперед. Длинный караван рысцой очень скоро продвигался через горную область.

*ханум*

Остановившись только темной ночью, неподалеку от Афлу, при белом свете большой южной луны, наскоро устроили стоянку.

Никогда еще за дневной переход не проделывали такой большой путь. Мальвази устала смертельно, что объяснялось тем, что она почти всю поездку провела верхом и в разговорах. Под конец, слезая с седла, ей чуть не пришлось поплатиться, когда бессильные ноги вдруг отказались слушаться. Кое-как наладив походку, она призвала Риту идти вместе с ней в ее шатер, который был поставлен тут же. Обе девушки за сегодня настолько разболтались и осмелели, что грозному арабу по прошествии определенного времени, за которое он так и не дождался чего хотел, пришлось самому отправляться за желанным.

Спокойно войдя на вторую половину двойного шатра Омар Мейяд сказал Рите идти за ним. Обе девушки занимались приготовлением на ночь, и за этим делом Рита растерянно робея смогла все-же-таки невызывающе отвернуться, взглядом ища поддержки у подруги. На арену выступила Мальвазии, презрительно глядя ему в глаза.

– Бесстыдный очаг своей страсти – напомнила она прежние слова. Омару Мейяду и хотелось ответить сильной скабрезностью, но слишком он для этого устал, что бы продолжать.

– Ну что с того что сказал? Что мне из-за этого делать?

– Заниматься онанизмом! – буквально прибила она его.

Эта женщина – настоящий шайтан! Никогда ему не было перед женщинами так неловко и стеснительно перед превосходящей проворностью, он даже и представить себе не мог что ни за что может быть так невмочь. Бессильно отступившись от одной цыкнул другой.

Та на него внимание обратила, но настолько надменное, и к тому же к ней подступилась вторая – не драться же с ними было в самом деле? Сейчас он был явно не в духе, лучше было прийти потом.

Прокравшись тихо когда они уже начали засыпать, Омар Мейяд ловко подхватил полусонную индианку и не думавшую сопротивляться на его руках.

– Ты моя Ханум. – с нежностью произнес Омар Мейяд и ненасытно произнес в сторону Мальвази:

– Я жду вашего малейшего желания, сеньора!

Они полночи спать не давали! За толстым пологом нарочно почти рядом, девушка так невыдержанно в голос стонала, и так это было здорово, что такое есть, что у Мальвазии, признавшейся себе, шевельнулись желанные чувства, с равнодушием как к личности, но со страстью как к мужчине, решаясь и принять его предложение, и раздевшаяся догола сидя перед толстокожаным пологом, не обладала только лезвием, что бы резануть и быть там в этом…

* * *

Ввиду утреннего благодушия повелителя, нежившегося на мягком теле индианки, сбор и выступление состоялось намного позднее, чем обычно. Но еще до этого главный распорядитель Омара Мейяда по каравану послал в неподалеку лежащее селение на закупку бюрдюков, а заодно найти проводника в Бешар, что преследовало собой иную цель нежели идти вдоль хребтов с той лишь разницей что за другим проводником. Проводника нашли не без помощи некоторых других людей, и Омару Мейяду похвалившего слугу за сообразительность не было даже жаль заплатить несколько монет для надежности.

Утром по пробуждении Мальвази ждало раскаяние, она очень стыдилась своей наготы, что даже не стала принимать полное омовение, скорее одевшись. Поговорить с Ритой не было возможно так как с ней в крытой повозке ехал Омар Мейяд, по всей видимости продолжая заниматься тем же что и прежде… Ее это не интересовало, она хотела отвлечься и найти покой в езде.

Посреди гор, высоких и почти сплошь голых от леса, караван двигался по пути хорошо исхоженному и наиболее легкому в преодолении. Редко дорога взбиралась резко вверх или спадала вниз, захватывая дух от высоты. Сохранись у ней прежнее подавленное настроение, Мальвази без колебаний бросилась бы в одну из пропастей на лошади, но теперь она была слишком равнодушна ко всему, и даже к своей жизни, ее лишь заволновало то, какое ее гибель произведет удручающее впечатление на Риту. К тому же проезжая по краю дороги, за коим шел крутой спуск и обрыв, она почувствовала что ее лошадь отвернута в середину дороги, а от края ее оттеснил конник на серой лошади.

К середине дня горы стали проходить, оставаясь позади и выше, а отроги отстраняться, расчищая путь, пока наконец не открыли ровное необозримое пространство. Они выезжали на живую цветущую равнину находясь еще посреди гор. Заметно ощущался спуск и это очень влияло на ходку. Обогнув правый отрог, вышли на глубокую незаметную реку, сбегавшую с гор и уходившую до самых песков, где и пропадала. Им оставалось двигаться вдоль ее русла.

Весна в самой силе ощущалась даже в воздухе, вдыхавшемся напоенной ароматами теплынью. В этой прелести можно бы было по-настоящему забыться, если б не темные силуэты всадников, если б не знать что скоро это все кончиться, заменясь неизвестно чем? Одно это могло очернить внутреннее состояние на все время пути, но оставалось уповать на благосклонность судьбы.

С выходом на равнину, под предлогом этого, Мальвази через Риту заставили надеть чадру, легкую, прозрачную, сплетенную из конского волоса и шелка, но чуждую по одеянию. Еще эта чадра ей напоминала о скрытой угрозе – без нее не будет лошади.

Тянулись однообразные, но всегда разные виды равнины с отарами овец, прочими стадами скота, стайками диких газелей и прочей неприметной живности за исключением пожалуй что только льва, и издали дававшим сильное впечатление.

Чем дальше на юг, тем чаще, неожиданно, как из-под земли вставали группки взлохмаченных, как будто чем-то недовольных кактусов. Может быть потому что растительный покров редел, давая суглинистые прогалины, а пришельцам с Нового Света нравилась этакая почва.

Каждый новый день прибавлял все больше примет приближающейся пустоши, редела трава, становилось суше и жарче. Последнее особенно удручающее обстоятельство заставляло Мальвази все чаще проводить время под накрытием. И ей становилось жаль оставленного позади, когда еще можно было не думать о приближении чего-то неведомо ужасного и тягостного. Она считала что впереди в песках и лежит Марокко, отчего все усиливавшаяся жара олицетворялась с ждущей ее жизнью.

Наконец наступил такой момент когда Мальвази выглянула из-за полога и увидела неподалеку впереди медно-красные дюны, с которыми начиналась собственно песчаная настоящая пустыня Сахара с нетвердой зыбучей поверхностью, и редкой на растительность. Проходили последний отрезок пути, который еще можно было считать прежней степью, или если учесть насколько исчахла и поредела поверхность показывавшая обнаженные, но еще твердые участки – то и полупустыней это еще можно было назвать, но еще не пустыней, от одного предчувствия которой, Мальвази охватило тяжестное ощущение перехода из одного в другое – безвозвратно. Последние повороты колеса по рыхлой, но еще скрепленной истоптанными травами почве, после которой мягкое проваливание в песчаник… Верблюдица потащила повозку в зыбкое пространство, вызывая в Мальвази мрачную тревогу, от которой ей хотелось отрешиться, найти хоть где-нибудь успокоение. Отвернувшись и задернув полог, она упала на подушки, уткнувшись лицом и вместо того что бы расплакаться, как ей хотелось, незаметно для самой себя и быть может от упадка сил уснула…